Ваш браузер устарел. Рекомендуем обновить его до последней версии.

Необычайные приключения старого служебника как свидетельство извилистых судеб русского духовенства в век минувший и нынешний

Опубликовано 02.08.2021

В числе предметов, оказавшихся в собрании древлехранителя Шадринской епархии, есть карманного формата служебник с необычной историей, засвидетельствованной дарственными надписями.

         

Галерея изображений

  История появления его такова. В январе 2020 г. епархиального древлехранителя, наместника Успенского Далматовского мужского монастыря игумена Варнаву (Аверьянова) позвали на отпевание постоянно посещавшей монастырь паломницы из г. Каменск-Уральска Свердловской области рабы Божией Марии Греховой. Отпевание состоялось в Спасо-Преображенском мужском монастыре г. Каменск-Уральска. После окончания службы и. о. наместника Преображенского монастыря иеромонах Феодосий (Сохарев) предложил игумену Варнаве показать монастырский корпус.

В ходе экскурсии о. Феодосий завел игумена Варнаву в домовый храм, где тут же располагалась и монастырская библиотека. Просматривая множество старинных книг, о. Варнава обратил внимание на некоторые из них, которые, не имея особой ценности, показались ему интересны по содержащимся в них рукописным пометкам. Поскольку было видно, что этими книгами едва ли кто интересуется, игумен Варнава дерзнул их попросить. Среди подаренных о. Феодосием изданий и оказался карманного формата служебник Синодальной типографии в г. Петрограде девятого тиснения за 1916 г.

На форзаце поверх какой-то надписи была приклеена литография трех святителей Василия Великого, Григория Богослова и Иоанна Златоуста с текстом внизу: «Спасите и сохраните раба Божия о. Симеона!» Вся страница справа была заполнена следующим посвящением: «+ Дорогому моему и любимому сомолитвеннику и сослуживцу (пока) иподиакону, и, будущему служителю Церкви Христовой в священном сане Симеону Коростелеву на молитвенную память. Да исполнит Господь желание сердца твоего. Спаси и сохрани тебя Христос. Любящий твой богомолец и отец, Епископ Нестор. 3/II 1925 г. г. Харбин». Осторожно отклеив нижний край литографии, удалось прочитать имевшуюся там и закрытую впоследствии иконой надпись: «Этот служебник был дан мне, при рукотворении во диаконы Преосвящ. Нестором Епископом Камчатским и Петропавловским 29 июня 1925 г.; в день св. св. Апостолов Петра и Павла, в св. Иверской церкви г. Харбина. Диакон С. Коростелев». На оборотной стороне литографии по краю также была сделана надпись: «свят. образок в служебник 3/II 19[20 или 25?] Еп. Нестор». На чистой стороне следующей страницы был поставлен не до конца заполненный штамп с надписью «личная библиотека». От руки был вписан только № 100. На обороте титульного листа имелось еще одно посвящение: «+ На добрую молитвенную память отцу диакону Александру Игонину от протоиерея Николая Зеленина св. Иоанно Предтеченского Кафедрального собора 31 июля 1994 года [подпись]». И еще на следующей странице оглавления стояла подпись: «С. Коростелев».

Такое обилие надписей, свидетельствующее, что книга неоднократно меняла хозяев-священнослужителей, автограф знаменитого «Апостола Камчатки» и маститого иерарха, митрополита (тогда еще – епископа) Нестора (Анисимова) не могло не привлечь внимания древлехранителя.

Прежде всего, конечно, притягательна фигура владыки Нестора. По сообщению из открытых источников, «Митрополит Нестор (в миру Николай Александрович Анисимов; 9 ноября 1885, Вятка – 4 ноября 1962, Москва) – епископ Православной Российской Церкви; впоследствии Русской Православной Церкви заграницей, затем Русской Православной Церкви, митрополит Кировоградский и Николаевский. Миссионер на Камчатке.    Родился в 1885 г. в Вятке в семье военного чиновника Свияжского полка, статского советника Александра Александровича Анисимова и Антонины Евлампиевны, дочери протоиерея, настоятеля церкви Вятского Ахтырского кладбища.

Наиболее сильное религиозное потрясение ожидало Николая Анисимова летом 1904 г. После перехода в выпускной класс Казанского реального училища Николай, как обычно, приехал с семьей на каникулы к бабушке в Вятку. Тяжело заболела его мама. Болезнь печени, по мнению медиков, была неизлечимой: «Мы сделали все, что могли, пусть Всемогущий сделает больше, так как врач лечит, а Господь излечивает». В это время по милости Божией в Вятку приехал протоиерей Иоанн Сергиев, которого уже в то время народ называл «Всероссийским батюшкой Кронштадтским». На встречу приехало огромное количество богомольцев из ближайших уездных городов и деревень. С трудом Николаю удалось пробиться через толпу к батюшке. Волнуясь, он сообщил отцу Иоанну о смертельной болезни матери. Батюшка спросил ее имя, перекрестился и сказал: «Дай Бог ей здоровья!». Тем не менее, состояние больной ухудшалось, и близкие с минуты на минуту ожидали ее кончины. Спустя некоторое время Николаю сообщили, что отец Иоанн направляется в их дом. «Ну, вот видишь, я приехал к твоей маме. Будем молиться, и Господь Бог вернет ей здоровье!» – сказал он Николаю.

К началу молебна верующие заполнили не только зал, в который на кровати вынесли больную, но и прилегающие к нему комнаты, двор и улицу. В воспоминаниях владыка Нестор писал: «Отец Иоанн положил ей на голову свой наперсный крест, прочитал молитву и пригласил всех нас молиться о болящей, а у отца осведомился, чем больна мама. Затем, встав на колени перед столиком с Евангелием и крестом, отец Иоанн громогласно, дерзновенно просил Бога исцелить болящую.

— Ради ее детей, Господи, – возглашал он, – яви Твою Божественную милость, пощади рабу Твою Антонину, верни ей жизненные силы и здоровье, прости ей все грехи и немощи! Ты, Господи, обещал просящим исполнить и дать просимое. Услыши же нас, Тебя молящих, и даруй здоровье болящей рабе Твоей Антонине!

Отец Иоанн произносил эти слова, обращенные к Богу, с совершенной уверенностью в милости Всевышнего. По окончании молебна он снова подошел к матери, благословил ее и сказал твердо, повелительным тоном:

— Сейчас же позвать священника, он причастит больную, и она с Божией помощью будет здорова!

…Когда мы, домашние, проводив отца Иоанна, вернулись к маме, она лежала как преображенная. Кто-то из нас спросил, сознает ли она, что сейчас произошло. Мама чуть слышно прошептала: «Оставьте меня одну!..».

Мы выполнили ее просьбу, к тому же пришел вызванный мной священник. Мы простились с мамой и вышли, а когда после ее исповеди вернулись к причастию, увидели с радостью, что она сидит на кровати, а после приобщения Святых Тайн мама спокойно встала. На следующий день она уже не ложилась и быстро начала поправляться. После этого знаменательного для всей нашей семьи события мама прожила еще около тридцати четырех лет. Во мне же, юноше, случай плодотворной силы веры и молитвы ускорил процесс духовного роста, укрепил стремление посвятить свою жизнь Богу и служению на пользу страждущим».

Окончил Казанское реальное училище в 1905 г., миссионерские курсы при Казанской духовной академии по калмыцко-монгольскому отделению.

Был послушником Казанского Спасского монастыря. 17 апреля 1907 г. пострижен в монашество с именем Нестор в честь преподобного Нестора Летописца, 6 мая 1907 г. рукоположен в сан иеродиакона, 9 мая 1907 г. – во иеромонаха.

С мая 1907 г. настоятель Спасского храма в городе Гижигинск Приморской области, миссионер 11-го благочиннического округа, начальник Корякской духовной миссии. Лечил и обучал грамоте местных жителей, прививал им навыки гигиены. Написал «Молитву на лов рыбы, на освящение рыбы, рыбных снастей и мрежей», утвержденную Святейшим Синодом в 1910 г.

Выдвинул проект создания Камчатского православного братства, которое должно было заняться материальным обеспечением миссионерской и просветительской деятельности в регионе. В начале 1910 г., получив благословение правящего архиерея, владыки Евсевия (Никольского), отправился в Петербург, где его проект был негативно встречен обер-прокурором Святейшего Синода С. М. Лукьяновым. Проявив энергию и инициативу, смог заручиться поддержкой императора Николая II, императрицы Александры Федоровны и вдовствующей императрицы Марии Федоровны, а также депутатов Государственной думы. В результате Камчатское православное братство под официальным покровительством цесаревича Алексея Николаевича было открыто уже в сентябре 1910 г. – с центром во Владивостоке и отделениями в Петербурге, Москве, Киеве и других городах.

В 1910-1917 гг. на средства братства на Камчатке были построены десятки учреждений: церкви, часовни, школы, приюты, больницы, лепрозорий и амбулатории. Деревянные здания строились во Владивостоке, а затем в разобранном виде сплавлялись на пароходах на Камчатку, где собирались. На братские средства была организована община сестер милосердия. В Петропавловске при содействии братства были открыты второклассная учительская школа и высшее начальное училище.

Изучил корякский и, отчасти, тунгусский языки, перевел на корякский язык Божественную литургию, частично Евангелие, составил словарь и разговорные вопросы и ответы. На тунгусский язык перевел молитву Господню «Отче наш», заповеди Моисея и заповеди Блаженства. Многие называли его «Апостолом Камчатки».

С 1912 г. начальник Камчатской духовной миссии, член Петропавловского отделения Владивостокского епархиального училищного совета.

В 1914 г. возведен в сан игумена.

В 1914 г. добровольно отправился на фронт Первой мировой войны в качестве священника лейб-гвардии Драгунского полка, организовал санитарный отряд «Первая помощь под огнем врага» и руководил им на передовых позициях. Во время одного из боев участвовал в наступлении с крестом в руке под сильным огнем противника. Был награжден наперсным крестом на Георгиевской ленте, орденами Святого Владимира III степени с мечами, Святой Анны II и III степеней с мечами. С 1915 г. – архимандрит, был отозван с фронта и продолжил свою миссию на Камчатке.

В августе 1916 г. император Николай II утвердил доклад Святейшего синода об учреждении кафедры викарного епископа в Камчатской области и назначении архимандрита Нестора епископом Петропавловским, викарием Владивостокской епархии.

16 октября 1916 г. рукоположен во Владивостоке во епископа Камчатского и Петропавловского.

В 1917-1918 гг. член Поместного собора Православной Российской Церкви, участвовал во всех трех сессиях, член Комиссии по фотографированию и описанию повреждений Кремля. Во время боев в Москве между большевиками и юнкерами оказывал помощь раненым на московских улицах. Написал брошюру «Расстрел Московского Кремля», содержавшую описание ущерба, нанесенного Кремлю вооруженными красногвардейцами во время революционных событий 1917 г.

В ночь на 16 февраля (1 марта) 1918 г. отрядом красноармейцев был арестован в Москве без предъявления обвинения и помещен в Александровское военное училище, затем переведен в Таганскую тюрьму. Однако начальник тюрьмы отказался принять архиерея. 2 марта Поместный собор в своей специальной резолюции выразил «глубочайшее негодование по случаю насилия над Церковью», потребовал «немедленного освобождения Преосвященного узника» и решил оповестить жителей Москвы об аресте владыки. Вечером 2 марта епископ Нестор был переведен из тюрьмы в Новоспасский монастырь, где пребывал со 2 по 25 марта под домашним арестом. 12 (25) марта владыка был освобожден полностью и принял участие в дальнейшей работе Поместного собора.

В 1918 г. покинул Москву, выехал в Петроград, а оттуда в Киев, с посланием Патриарха Тихона к митрополиту Антонию (Храповицкому) и к Патриархам Александрийскому и Иерусалимскому. Передал генералу Келлеру шейную икону Божией Матери «Державную» и просфору от патриарха Тихона.

В 1919 г. после кругосветного путешествия возвратился на Камчатку, в сентябре прибыл в Омск, где неоднократно заявлял в интервью сибирским газетам о переданном им Верховному правителю России адмиралу Колчаку и православным жителям Сибири «благословение Патриарха Тихона с призывом объединяться против большевиков и копию чудотворного образа Святителя Николая с кремлевских ворот». Активно поддерживал Белое движение, выступал с проповедями в православных храмах Омска и других сибирских городов, призывая к «крестовому походу» против большевизма.

В конце 1919 г. выехал на Камчатку, в 1920 г. после утверждения в Петропавловске советской власти переехал в японский город Цуруга. В Харбине встречал тела алапаевских мучеников, вывозимых из России в Пекин. В 1921 г. создал Камчатское подворье в Харбине, где организовал Дом милосердия и трудолюбия. Летом 1921 г. во Владивостоке при его поддержке возникла первая монархическая организация «Царь и народ» (позднее «Вера, царь и народ»). В 1922 г. ненадолго вернулся во Владивосток, участвовал в работе Приамурского земского собора, но вскоре был вновь вынужден эмигрировать.

6 сентября 1922 г. направил телеграмму Высшему Церковному Управлению Заграницей прошение о создании самостоятельной Камчаткой епархии: «Согласно Патриаршего указа 1920 года за № 362 совещание епископов Михаила, Мефодия, Мелетия, Нестора постановило выделить Камчасткую епархию в самостоятельную с присоединением Охотского уезда, входящего в состав Камчатской области. Назначить Охотским викарием с пострижением в монашество <…> протоиерея Даниила Шерстенникова, служившего много лет камчатским кафедральным благочинным, любимого населением, в личной жизни подвижника».

11 сентября того же года, Временный Архиерейский Синод РПЦЗ, рассмотрев данное прошение, постановил: «разрешить и благословить выделить Камчатскую область в самостоятельную епархию с присоединением Охотского уезда в качестве викариатства».

В 1925 г. организовал кружок ревнителей и сестричество, в 1927 г. учредил Дом милосердия в пригороде Харбина, с 1931 г. служил в Скорбященском храме при нем.

В 1933 г. возведен в сан архиепископа. Несколько раз совершал паломничества в Святую землю.

Указом Заместителя Патриаршего Местоблюстителя и временного при нем Патриаршего Священного Синода о Карловацкой группе от 22 июня 1934 г. № 50 был, в числе прочих «карловацких» епископов запрещен в священнослужении.

Был инициатором строительства в Харбине в 1936 г. Часовни-памятника Императору Николаю II и югославскому королю Александру I.

В 1938 г. член II Всезарубежного Церковного Собора, организатор Малабарской духовной миссии в Индии и основатель Братства во имя св. ап. Фомы в Лондоне.

В 1938 г. посетил Индию по приглашению главы местной яковитской церкви, насчитывавшей около шестисот тысяч человек и возводившей свою историю к одному из учеников Христа, апостолу Фоме. Вел переговоры о присоединении этих христиан к Русской Православной Церкви за границей. Этот проект не был реализован из-за начавшейся Второй мировой войны.

 В 1941 г. награжден бриллиантовым крестом на клобук.

Провел в Харбине Камчатские торжества в честь присоединения в 1643 г. Камчатки к России, 200-летия основания Витусом Берингом Петропавловска-Камчатского, 100-летия со дня учреждения самостоятельной Камчатской епархии и 30-летия учреждения Камчатского православного братства.

В 1945 г. приветствовал в Харбине Красную армию.

Посетивший Храбин в октябре-ноябре 1945 г. епископ Елевферий (Воронцов) писал в своем докладе Патриарху Алексию I: «Архиепископ Нестор хотя и живет в Харбине, но не участвует в управлении Харбинской епархии и редко приглашается на епископские совещания. Он является управляющим только учрежденным им «Домом Милосердия», где имеется в его ведении храм во имя иконы Богоматери «Всех Скорбящих Радости» с его причтом, приют для престарелых и хроников, приют для девочек-сирот, иконописная мастерская и свечное производство. Управление своим причтом архиепископ Нестор все же согласует с харбинскими архипастырями, доводя до сведения их о производимых переменах в составе причта, рукоположениях и награждениях».

27 декабря 1945 г. Священный Синод, заслушав доклад епископа Елевферия, постановил считать воссоединенными с Русской Православной Церковью с 26 октября 1945 г. митрополита Харбинского Мелетия (Герасимова), архиепископа Димитрия (Вознесенского), архиепископа Нестора (Анисимова), архиепископа Виктора (Святина), епископа Ювеналия (Килина) и начальника Корейской миссии архимандрита Поликарпа (Приймака), клир и мирян Харбинской епархии. В пределах Китая и Кореи был образован митрополичий округ с присвоением его главе титула митрополита Харбинского и Восточно-Азиатского. Митрополиту Мелетию по болезни предоставлялся отпуск, в связи с чем временно управлять митрополичьим округом назначался архиепископ Нестор.

11 июня 1946 г. Митрополичий округ был преобразован в Восточно-Азиатский экзархат; архиепископ Нестор был назначен Патриаршим Экзархом с возведением в сан митрополита Харбинского и Маньчжурского.

13 июня 1948 г. в кафедральном соборе Харбина духовенство епархии служило молебен перед его отъездом в Москву для участия в Соборе. Рано утром в понедельник 14 июня экзарх был задержан китайскими властями. Одновременно с ним были задержаны секретарь Епархиального совета Е. Н. Сумароков, секретарь митрополита Нестора священник Василий Герасимов и монахиня Зинаида (Бридди). 22 июня консульство было информировано о том, что заключенные не подлежат освобождению и депортируются в СССР.

В Хабаровске митрополит Нестор на суде был обвинен в «активной враждебной деятельность против СССР» – она заключалась в написании книги «Расстрел Московского Кремля» и совершении панихид по убиенным в Алапаевске родственникам семьи императора Николая II. Осужден 25 декабря 1948 г. Особым совещанием при МГБ СССР по статье № 58-3, 58-10 ч. 1 Уголовного кодекса РСФСР. Приговор: 10 лет ИТЛ, считая срок с 5 июля 1948 г.

С 1948 по 10 января 1956 г. отбывал срок в Дубровлаге (пос. Явас, Мордовская АССР).

Из записи беседы председателя Совета по делам Русской Православной Церкви при Совете Министров СССР Георгия Карпова с патриархом Алексием I 17 апреля 1956 г. видно, что патриарх имел намерение назначить его на Одесскую кафедру, освободившуюся накануне в связи со смертью архиепископа Одесского Никона (Петина). Против этого возражал Карпов, рекомендовавший назначить туда Бориса (Вика).

18 июля 1956 г. назначен митрополитом Новосибирским и Барнаульским. Выступал против закрытия храмов; несмотря на болезнь, много ездил по епархии, посещая отдаленные приходы. Принимал в епархию бывших узников лагерей, а также монашествующих, тайно постриженных в «катакомбной церкви».

8 сентября 1958 г. после отказа закрыть храм в Новосибирске освобожден от управления епархией с увольнением на покой (одновременно с архиепископом Венедиктом (Поляковым) и с одинаковой формулировкой − без указания «по прошению» или «по болезни»).

С 9 декабря 1958 г. – митрополит Кировоградский и Николаевский. Продолжал проявлять стойкость в отстаивании храмов, защите прав верующих. Переписывался с владыкой Афанасием (Сахаровым), своим другом, вместе с которым находился в мордовских лагерях.

17 октября 1962 г. престарелый архипастырь приехал в Москву для операции, но в день приезда у него произошло кровоизлияние в мозг, в результате чего последовала тихая и мирная кончина (22 октября/4 ноября 1962 г., в праздник Казанской иконы Божией Матери). Владыка умер вдали от своей паствы, тем не менее 24 октября/6 ноября 1962 г. (празднование иконы Божией Матери «Всех Скорбящих Радосте»), в день его погребения, в храме подворья Троице-Сергиевой лавры в Переделкине собрались много хорошо знавших его людей, чтобы проводить в последний путь новопреставленного архипастыря. Заупокойную литургию и отпевание совершил архиепископ Можайский Леонид (Поляков) в сослужении местного духовенства. В конце отпевания к гробу подошел патриарх Алексий и произнес краткое надгробное слово, а затем прочитал разрешительную молитву и простился с почившим. Подняв на свои рамена гроб с прахом владыки, священнослужители совершили крестный ход вокруг храма при пении ирмосов «Помощник и Покровитель».

В ограде Переделкинского храма в честь Преображения Господня, за алтарем, – могила святителя Нестора. На кресте из белого мрамора выбито: «Христос Воскресе!»» [https://ru.wikipedia.org/wiki/Нестор_(Анисимов)].

Следующим за епископом Нестором хозяином книги стал еще один «харбинец» о. Симеон Коростелев. Вот, что удалось найти об этом священнослужителе: «Протодиакон Симеон Никитич Коростелев, родом из Москвы. Эмигрировал в Харбин. В сане диакона с 1925 года. В 1925-1928 годах служил в Алексеевской церкви на Зеленом базаре в Харбине. С 1928 года служил в Свято-Никольском соборе Харбина. Тенор. Был членом Харбинского епархиального совета. Возвратился в СССР в 1956 году вместе с архиепископом Никандром (Викторовым). Служил с владыкой в Архангельской и Ростовской епархии до самой кончины архиерея в 1961 году. Затем ушел за штат. Проживал у сестры. Скончался во Львове в 1978 году» [Дети Харбина // Православие и современность. 9 апреля 2009 г., прим. 5].

Знаменательно еще, что в Харбине о. Симеон Коростелев был близок с настоятелем сначала Харбинского Софийского собора, а затем – Алексеевской церкви на Зеленом базаре протоиереем о. Иоанном Сторожевым, тем самым священником, который служил последние службы для Царственных страстотерпцев в Ипатьевском доме г. Екатеринбурга в 1918 г. «Мы мало что знаем об окружение семьи Сторожевых в Екатеринбурге, – пишет исследователь жизни о. Иоанна Сторожева Ю.М. Сухарев. – Но известно, что в Харбине их близкими были митрополит Нестор, протодиакон С. Коростылев, врач В. Казем-Бек, чета Ердяковых и др.» [Сухарев Ю.М. «Скажи мне, Господи, путь…» (полная версия биографии протоиерея Иоанна Сторожева) // Сайт Юрия Сухарева].

Чтобы хоть немного прочувствовать неуловимый аромат жизни в Харбине следует привести выдержки из некоторых воспоминаний, тем более что в них как раз упоминаются и владыка Нестор, и о. Симеон Коростелев. Вот, что рассказал, например, протоиерей Евгений Ланский: «В первой половине прошлого века китайский город Харбин, расположенный в провинции Маньчжурия, часто называли русским городом. Дело в том, что он был основан в конце XIX века именно русскими железнодорожниками, строившими и обслуживавшими Китайско-Восточную железную дорогу. Многие сотрудники КВЖД вместе с семьями остались в Харбине после Октябрьского переворота, а затем к ним примкнули и эмигранты из России, раздираемой Гражданской войной, уничтожаемой террором. Процент русского населения здесь был очень высок. <…>

Харбин был изумительный город, центр Православия в Китае. После революции он принял много русских священников. <…> Над Харбином возвышались купола 22 храмов. <…> По сути, Харбин был русский город. Архитектурно он напоминал наши поволжские города: Кострому, Нижний Новгород. Дома невысокие, очень красивые – в стиле модерн, неоклассицизма. Все в зелени, кругом сады.

Конечно, были в Харбине костелы, мечети, синагоги. Вообще, там царила атмосфера потрясающей терпимости. До сих пор помню харбинских газетчиков: мальчишки бегали по улицам с большими сумками и продавали газеты. Одновременно в сумках у них лежали «Новости Востока» – газета советского посольства, «Наш путь» – фашистская газета, «Харбинское время» – японский листок. По улице могла ехать машина со свастикой, навстречу ей – автомобиль с серпом и молотом. Никто внимания на это не обращал, все к этому очень спокойно относились. Вот такой был Харбин…

<…> кафедральный собор <…> стоял в центре города, великолепный, вокруг – парк. Построен собор был по тем же принципам, что храмы в Кижах: из дерева и без единого гвоздя… То место, где стоял собор, приезжие до сих пор называют Соборной площадью.

В Никольском было два протодиакона. Один – Никола Овчинкин. Бас. Второй – отец Симеон Коростелев, тенор. Красивый, утонченный. Барышни спрашивали друг у друга: «Сегодня пойдешь в церковь? Нынче Сенечка служит». <…>

На Прощеное воскресенье в Харбине было столпотворение: все утром шли в церковь и после службы, выходя на улицу, встречаясь друг с другом, просили прощения. Это было обычным делом, естественным, как вдох и выдох. «Простите меня Христа ради». – «Бог простит. Простите и меня, грешного». У нас сейчас это все воспринимается совсем не так, к сожалению…

Три субботы перед Великим постом, за вечерним богослужением, поется в храмах 136-й псалом – «На реках Вавилонских, там сидели мы и плакали, когда вспоминали мы Сион…». Это псалом русской эмиграции. В нем выражена вся горестная тоска по родине. И когда хор начинал пение этого псалма, в харбинских храмах стояло великое рыдание. Люди собирались и плакали, потому что чувствовали себя на брегах египетских, изгнанниками из Земли обетованной…

Начинался Великий пост. Нам, пацанам, это было, в общем-то, все равно, потому что на столе всегда было такое обилие постных блюд, которое вполне могло бы соперничать с нашим современным скоромным столом. В Харбине как-то спокойнее относились к рыбе – ее разрешали постом. Причем была знаменитая навага, кета, амурская и сунгарийская рыба муксум – все это очень вкусно готовилось.

Нам, детям, казалось, что пост тянется столетие. Это сейчас мне иногда хочется приостановить его течение: вот Чистый понедельник, а не успеешь оглянуться – уже Крестопоклонная неделя… Тогда же все было иначе. Особенно тяжело было в Страстную: строжайший пост, постоянно в храме, коленопреклоненная молитва – и в то же время дом и окрестности наполнялись непереносимыми ароматами: хозяйки готовились к Великой Пасхе. У нас во дворе стояла коптильня своя – коптили окорока, обвитые тестом. Пекли куличи, делали сырные пасхи – нам, мальчишкам, было трудно переносить все это, но вот – наступала Пасха. Праздник!

В Харбине были изумительные Пасхальные ночи. С Великой Субботы на Воскресенье весь город погружался в темноту. И ровно в полночь, когда впервые перед запертыми дверями храма священники возглашали «Христос воскресе!», вдруг над всеми церквами зажигались кресты. Иллюминация, конечно, но было ощущение, что кресты плыли в воздухе, прорезая тьму.

Рождество и Пасху в Харбине невозможно описать. У нас дома в столовой стоял громадный стол, который во время празднования был весь заставлен разнообразными блюдами. На Рождество его покрывали соломой, а сверху стелили белоснежную скатерть – по украинской традиции. Накрывался стол уже вечером в Сочельник – обильный, вкусный, постный: стояли каши всевозможные, грибные блюда. А на следующий день разговлялись окороками, колбасами, поросятами, икрой. Было очень много фруктов: бананов, ананасов, апельсинов.

На Пасху все разговлялись ночью, а с утра начинались визиты. Был такой обычай. Визитеры садились на извозчиков и ездили по знакомым. Заходили, христосовались, выпивали рюмочку, кушали и уезжали. И вот, через несколько часов видишь такого визитера: китаец еле-еле везет его, сомлевшего, довольного.

Китайцы – нация удивительной приспособляемости. Помню, они чувствовали: если что-то было нужно, тут же готовили, мастерили. Еще во всех храмах Харбина в Страстной Четверг шла служба Двенадцати Евангелий, а везде уже продавали красивые китайские фонарики, чтобы после службы свечу, не гася, поставить туда и нести домой. Весь город тогда язычками света заполнялся… <…>

Китайцы очень хорошо относились к русским, к нашей вере. Известна история с китайцем, который стал тонуть и чудесным образом был спасен. Он упал в реку Сунгари, а она – страшная, в ее воде растворен желтоватый осадок, лёс, поэтому она кажется мутной. И у утопающего быстро легкие забиваются лёсом, и – все, конец. Этот китаец так сильно испугался и крикнул: «Русский дедушка, спаси!», имея в виду святителя Николая Чудотворца, покровителя Харбина. И вдруг потерял сознание. Очнулся – стоит по колено в воде у берега. Вылез, отдышался и пошел на вокзал. Там был образ святого, перед ним теплилась неугасимая лампада. Китаец упал перед иконой, а на следующий день крестился с именем Николай. Кстати, очень многие его соплеменники тогда приняли Святое Крещение, и многие – с именем Николай.

Интересную историю рассказывал брат отца Лазаря Новокрещеных, настоятель русской церкви на Кривой улице Зеленого базара в Харбине. В сентябре 1945 года в храм пришли трое советских летчиков, стали ходить по церкви. Потом рассказали ему историю. Летчики эти летели бомбить Харбин и, приближаясь к городу, вдруг из-за облака увидели лицо старика, который поднял руки, и… самолет лететь отказался. Он не падал, но вперед лететь не хотел. Могли повернуть направо, налево, назад, вниз, но только не вперед… Летчики вернулись на аэродром и никому ничего не сказали. Кто-то из них узнал старика – Николай Чудотворец… И пришли в храме ему поклониться. Поставили свечки, ушли… Факт – на Харбин во время войны не было сброшено ни одной бомбы» [Дети Харбина // Православие и современность. 9 апреля 2009 г.].

Можно предположить, что от о. Симеона Коростелева служебник попал к другому «харбинцу», вернувшемуся в послевоенные годы на Родину, митрофорному протоиерею о. Николаю Зеленину (29.04.1926-26.08.1996).

Приведем интересные свидетельства родственника о. Николая Зеленина, екатеринбургского священника протоиерея о. Валерия Малахова: «Родственником протоиерею Николаю Зеленину я прихожусь по моей тете Тамаре Ивановне Зелениной, жене покойного. <…> Мой дед закончил кадетское училище, стал белым офицером. Его старший брат тоже был офицером, но после революции след затерялся… Многие тогда эмигрировали, стремясь уйти от преследований. Но эти люди никогда не забывали Россию, постоянно думали о ее будущем. Дед мой покидать Россию не захотел, перешел на сторону красных, воевал в Чапаевской дивизии. <…>

Семья у деда была большая. Многие оказались разбросанными по свету. Одна из сестер, Наталья, уехала на Восток, и там, в Благовещенске, встретилась с солдатом по имени Андриан Зеленин. Вместе с колчаковской армией отступали в Китай. Там были русские земли – Шанхай, Харбин. Но жить вдали от Родины было тяжело. Никто не знал, что там, в России? Надолго ли новая власть? Что с царем? Не было никаких вестей, только слухи, смута, провокации… В Китае у молодоженов родился сын Николай, позднее еще один сын Анатолий. Это были удивительные люди. В Харбине Николай закончил духовную семинарию, затем Богословский институт святого Владимира. Позднее – Шанхайский институт русского языка, затем – Медицинский институт» [Прот. Валерий Малахов. «Часто вспоминаю далекое прошлое» // Православная газета. Екатеринбург. № 16 (193), 22 апреля 2002 г.].

«В Харбине Николай Зеленский стал священником. Молодой пастырь ревностно принялся исполнять свои обязанности. Потихоньку вокруг него образовалась небольшая христианская община. Духовные чада очень любили своего батюшку. Однако «харбинская страница» в жизни священника продолжалось недолго» [Верующие екатеринбуржцы помянули почившего протоиерея Николая Зеленина // Православная газета. Екатеринбург. № 19 (196) / 15 мая 2002 г.].

«Из Китая русских начали выживать во времена культурной революции. По Китайской железной дороге (КВЖД), которую сами же русские, в основном, и строили, наши соотечественники возвращались на исконную Родину. Некоторым так не терпелось попасть домой, что они пытались переходить границу сами. В результате протодиакон Владимир Ипполитов, человек, обладающий прекрасным голосом, еще совсем молодой, получил десять лет ссылки на Соловки и туберкулез. Те же, кто приехал официально, были просто брошены на выживание в Казахских степях. Одновременно вернулись: архиепископ Климент, отец Валентин Синайский с двумя протоиерейскими крестами, диакон Сергий Кушков, протоиереи: Серафим Буторович, Федор Завьялов, Николай Мухин с сыном, Николай Зеленин, Игорь Марков. <…>

На Родине все они оказались вне закона, постоянно находились «под колпаком» аппарата уполномоченных по делам религии. У них вначале не было паспортов, а значит – не могло быть прописки. Из целинного Казахстана пытались вырваться кто как мог: большей частью продавали драгоценные вещи и уезжали. Многие ехали в Сибирь, а духовенство – в Свердловск и Челябинск. Может быть потому, что здесь к ним относились терпимей. Диакон Сергий Кушков жил в Омске, был регентом Кафедрального собора. И все же каждый священник в пору гонений попадал в опалу. Тогда-то и пригодились другие профессии. Отец Николай Зеленин работал врачом (а до этого в Шанхае преподавал русский язык), отец Анатолий Мухин – трактористом. <…>

Вплоть до 90-х годов духовенство в России <…> подвергалось всевозможным гонениям. Сейчас даже трудно поверить, что так было. Священник не мог иметь собственную квартиру, дом. Дети стеснялись сказать, кем служит их отец. В письмах можно было писать только о личном. Даже подарки на именины облагали налогом! Пасху праздновали под видом Первого Мая. Крестили – ночью, отпевали – дома. Все это была цена за веру. Но закаленные в трудностях люди не предавали свое дело и жили! Мой родственник отец Николай Зеленин в последние годы служил в Иоанно-Предтеченском Кафедральном соборе в Екатеринбурге, в паре с отцом Иоанном Осиповичем <…>. Хоронили его достойно. Отпевание длилось более трех часов. На нем присутствовали около тридцати священников, – все те, кого когда-то отец Николай водил вокруг Престола во время их хиротонии.» [Прот. Валерий Малахов. «Часто вспоминаю далекое прошлое» // Православная газета. Екатеринбург. № 16 (193), 22 апреля 2002 г.]. Похоронен о. Николай Зеленин на кладбище за алтарем Иоанно-Предтеченского кафедрального собора г. Екатеринбурга, где он и служил.

Следующим хозяином служебника стал священник Екатеринбургской (тогда еще – Свердловской) епархии о. Александр Игонин. Вероятно, он был как-то близок к о. Николаю Зеленину, который и подарил молодому священнику памятную книгу.

Вот как сам о. Александр (кстати, ныне уже покойный) рассказывал о своем пути в Церкви: ««Я всегда шел к Богу, – говорит он. – Даже когда делать это приходилось вопреки существующим порядкам. А было и так…» <…>

Первый раз в храм его привела бабушка. Как же поразили Сашу красота и величие церкви, и всё, что свершалось внутри! А как проникновенно здесь пели! Именно с того первого момента он и решил для себя, что нет у него иного пути, кроме как путь служения Всевышнему. Решил, хотя еще и крещен не был.

Принял Крещение Александр Игонин гораздо позже, вполне осознанно, в пятнадцать лет. Было это 22 июля 1979 года. Батюшку, отца Ярослава, крестившего его, запомнил. Да и как не запомнить: церковь в тогдашнем атеистическом Свердловске была одна-единственная: во имя Иоанна Предтечи. И звали ее в народе (да и сейчас всё еще зовут) Ивановской. Батюшек, стало быть, было тоже наперечет…

Тогда же Саша пережил первое серьезное столкновение с «воителями» атеизма. Он вспоминает, как его «рассекретили», увидев на церковной службе, как донесли об этом классной даме, а та, будучи человеком партийным, вызывала на беседы сначала мальчика, а потом и его родителей. Когда Сашиному отцу со всей нетерпимостью высказали в школе возмущение, дескать, как же это мог передовой рабочий допустить подобное безобразие, он спокойно ответил: «Я горжусь своим сыном. Дай Бог вам такого».

В школе после этого еще долго появлялись атеистические плакаты и стенгазеты, клеймившие позором церковь как пережиток прошлого, и религию, которые марксистские классики обозвали опиумом для народа. Правда, до конца было неясно, кому они предназначались и кого убеждали. Ведь таких, как Саша Игонин, в ту пору не то что в школе, но и по городу было немного.

Поддержкой таким мальчуганам всегда были люди, которых вполне можно было назвать солью русской земли. В какие-то особенные моменты нашей жизни они возникают там, где, вроде бы, уже ничего и появиться не может. Софья Михайловна Стармоусова, крестная мать Саши Игонина, была именно таким человеком. Дочь митрофорного протоиерея отца Михаила, она окончила в начале прошлого века Иркутский институт благородных девиц. Притом с «отличием». <…>

Она любила людей и всегда помогала им. Очевидно, и тогда, когда к ней в Ивановской церкви подошел мальчик, почти незнакомый, и попросил стать крестной матерью, она не могла не дать согласия. А единожды оказавшись на пути человека, бросить его в сомнениях и тревогах было уже не в ее правилах. Помогала, давала наставления, жизненным опытом делилась.

За несколько лет до этих событий судьба привела Софью Михайловну в Свердловск. Приехала на Урал вслед за мужем – военным человеком. Ну, а поскольку была она из православной семьи, то ходила в храм молиться. Зная церковную службу, подпевала хорам, стоя в притворе. Скромной была Софья Михайловна и кристально честной. Отец Александр часто вспоминает любимую поговорку своей крестной: «Дай Бог дать, не дай Бог взять». Вот вам и весь нехитрый ответ на вопрос: «В чем счастье?…»

– В исполнении заповедей Господних, по которым жила Софья Михайловна. А прожила она ни много – ни мало – девяносто три года… <…>

Жизненную установку духовной наставницы взял за основу отец Александр Игонин, ныне священник.

<…> мне помогали в жизни, – вспоминает отче. – И не только крестная Софья Михайловна, но и многие другие… Вот псаломщица Ивановской церкви Марфа Алексеевна Ялунина. Это она как-то позволила мне постоять при церковном хоре и попеть с ним. Тогда и возникла глубокая, как море, любовь к песне – духовной и народной».

Впрочем, с того ли только момента? Дело в том, что талантливой песенницей была прабабушка отца Александра. Не исключено, что песенный дар через поколения дошел до него и укрепился. С 1979 года он сочиняет собственные духовные стихи, кантаты, мелодии. Как выяснилось, многое, звучащее в храме сегодня, его собственного сочинения. Но об этом отец Александр говорит вскользь, не заостряя внимания. Много повествовать о себе, я заметила, у священников не принято, и батюшка Александр Игонин не составляет исключения.

Да и в том ли дело, как и что скажет о себе сам человек. Главное, что думают о тебе люди, которые рядом, служат вместе с тобой одному и тому же делу. Такие свидетельства – дороже золота. Так, например, тепло прозвучала короткая похвала о батюшке служительницы храма святителя Иннокентия, Митрополита Московского. Узнав, что я хотела бы написать об отце Александре в «Православной газете», она обрадовалась: «Обязательно сделайте это. Он так старается поднять наш храм, украсить его. А как тянутся сюда люди! Молитвы отца Александра помогают им»». [Ефремова Валентина. Священник Александр Игонин: «Сказать вам, в чем счастье? Я могу…» // Православная газета. Екатеринбург. № 21 (246), 1 июня 2003 г.].

Вот свидетельство прихожан Князь-Владимирского храма г. Асбеста, где начинал церковную жизнь будущий о. Александр: «Однажды в молитвенный дом пришел молодой человек Саша Игонин. Он был уже опытным псаломщиком, с 1974 года ходил в Ивановскую церковь г. Свердловска. Он приехал к матери в пос. Рефтинский, узнал, что в Асбесте молитвенный дом есть, пришел туда и остался в нем служить. Он оказал неоценимую помощь в то время, знал всю службу, служил акафисты, каноны. До назначения батюшки за счет пожертвований покупал церковные книги. Уже в декабре 1988 года стали ездить в епархию за товаром.

Отец Александр Игонин рукоположен в иереи несколько лет назад. До этого был псаломщиком, певчим, регентом, диаконом. Ему довелось послужить в 10 храмах, но всю душу вложил при закладке храмов в Асбесте, в пос. Рефтинском, храма во имя Святого Великомученика Пантелеимона в психиатрической больнице и прихода во имя Святителя Иннокентия митрополита Московского в Екатеринбурге.

Вот что вспоминает о. Александр Игонин: «Я пришел в молитвенный дом 21 ноября 1988 года на день Архангела Михаила. Они (прихожане) уже собирались, служили акафисты и каноны. Я остался служить псаломщиком. Четыре месяца были без священника. Приобрели еще один дом – родительский дом Екатерины Ширяевой. В маленьком доме прорубили вход. Алтарь сделали. Владыка Мелхиседек освятил церковь во имя Святого равноапостольного князя Владимира, т.к. шел 1988 год – юбилейный год тысячелетия крещения Руси» [Горбачева Тамара, Пономарев Анатолий. «Миром Господу помолимся». 2011.].

Самые добрые воспоминания об о. Александре сохранили и прихожане храма в честь Трех святителей п. Рефтинский Свердловской области: «В деятельности прихода стал активно участвовать А.И. Игонин. Его заслуги в становлении прихода трудно переоценить. Только он в приходе знал и понимал церковное устройство и порядок богослужений. Под его руководством в короткий срок был сооружен и расписан алтарь. <…> Между тем наш приход оставался без священника. Каждое воскресение в рефтинской церкви, по вечерам, Александр Игонин читал акафист, он не оставлял при этом и своей службы в Князе-Владимирской церкви г. Асбеста. Церковь постепенно стала наполняться людьми. Приглашались священники с других приходов. На одной из служб А.И. Игонину помогали певчие из Знаменской церкви. Несколько раз служил игумен Василий (Ожерельев), настоятель Далматовского мужского монастыря. Он в семидесятые годы короткое время жил в Рефтинском и работал водителем, но связи с поселком не потерял и откликался на наши просьбы. <…> На Рождество и Крещение 1993 года в храме служил, находящийся в то время за штатом Ивановской церкви, а ныне покойный, протоиерей Николай Зеленин» [Сухарев Ю.М. История храмов и приходов поселений по реке Рефт. Рефтинский, 2008. С. 27-28].

Известен был о. Александр Игонин также как знаток и любитель церковного пения. «Сама личность о. Александра, – пишет об этом М.Г. Казанцева, – примечательна. Певец, обладающий природным голосом, он с детства воспринял традицию духовного пения. Его матушка была прекрасной исполнительницей этого жанра. Будучи священником, о. Александр усвоил множество напевов. Стихи пелись, в основном, на обедах, куда ходил определенный круг лиц. В этой среде выделялись свои избранные певцы, приезжали и владыки, любители «попеть». А поскольку о. Александру довелось бывать в разных приходах, то посчастливилось познакомиться с разными манерами пения и местными певческими традициями» [Казанцева М.Г. Духовные стихи в старообрядческой и православной традиции Урала // Христианское миссионерство как феномен истории и культуры (600-летию памяти святителя Стефана Великопермского). Материалы Международной научно-практической конференции. Том II. Пермь, 1997. – С. 255].

После безвременной кончины о. Александра Игонина многие его личные вещи, в том числе, книги были переданы в Спасо-Преображенский мужской монастырь г. Каменск-Уральского. Здесь они оказались в распоряжении и.о. наместника обители иеромонаха Феодосия (Сохарева).

Следует заметить, что в начале 2000-х гг. о. Феодосий, будучи еще иноком, некоторое время находился в числе насельников Далматовского монастыря, а до этого трудился при Николаевском храме с. Боровское Катайского района Курганской области, где в то время также начинал служить нынешний древлехранитель Шадринской епархии игумен Варнава (Аверьянов), то есть их знакомство имеет давнюю историю.

Иеромонах Феодосий (Сохарев) родился в 1973 г. Монашеский постриг принял в 2001 г. В 2005 г. рукоположен в сан иеродиакона, в 2009 г. – в сан иеромонаха. В Спасо-Преображенском мужском монастыре служит с 2004 г. В 2015 г. окончил Екатеринбургскую духовную семинарию, в 2018 г. – магистратуру Санкт-Петербургской духовной академии.

В интервью корреспонденту каменской газеты «Новый компас» Наталье Лисовой о. Феодосий рассказал о себе так:

«— Я родом из Каменска, учился в 15-й школе. Отец – механик цеха на СинТЗ, мама – инженер-технолог на радиозаводе. Я увлекался спортом, рыбалкой, книжки читал, особенно по технике. Мечты менялись: хотел быть конструктором, военным летчиком, ученым. Участвовал в физических олимпиадах, поступил в физматшколу в Москве: 10-й класс там отучился. <…>

— Я поступил в УрГУ на физфак, но через полтора года учебу бросил и пошел на завод. <…> Ну, не идет учеба – и все. Вроде отметки «отлично», но сил просто нет, чтобы освоить весь объем знаний. Здоровья не хватает, все функции организма расстраиваются. Я понял, что наука – это не мое. Стал искать другое призвание. Несколько лет проработал на Синарском трубном заводе (токарем, потом плотником-столяром), а в 1997 году ушел в Боровской монастырь трудником. <…>

— В 1992 году я крестился в Свято-Троицком соборе (г. Каменск-Уральского – и.В.). Из-за проблем со здоровьем: просто не знал, как буду жить дальше. А после крещения здоровье стало налаживаться. Я заинтересовался вопросами веры, книги определенные читал. И понял, что теория эволюции это миф, что мир не может возникнуть из ничего, просто так, это и с точки зрения физики нереально… Попав в одну тяжелую ситуацию, я дал обет Богу, что, если выйду из нее, то стану монахом. <…>                 — Попав в Преображенский монастырь – я почувствовал, что здесь мое место».

Ну а затем, как уже было отмечено в начале повествования, старинный служебник оказался в руках епархиального древлехранителя, наместника Успенского Далматовского мужского монастыря игумена Варнавы (Аверьянова).

В завершение следует заметить, что на Урале и в Зауралье нередко весьма неожиданно можно встретить следы русских «китайцев», то есть тех, кто после переворота 1917 г. эмигрировал в Китай, а затем, в послевоенные годы, вернулся обратно в Россию.

Так, например, посетив в сентябре 2020 г. краеведческий музей Агапинской сельской библиотеки Шадринского района епархиальный древлехранитель с удивлением обнаружил среди немногочисленных, но интересных экспонатов две книги духовного содержания, изданные в 30-е годы ХХ в. в Харбине. Эти книги – Новый Завет и Псалтирь в русском переводе, изд-ва свящ. Николая Киклович, Харбин, 1932 г. и Сборник из Ветхого и Нового Завета и Псалтиря для пения Общины Духовных Христиан Молокан, изд. Харбинской общины, 1935 г. – были переданы в музей одним из местных жителей, родители которого были вернувшимися из Китая эмигрантами.

И еще. Некоторое время назад древлехранителю Шадринской епархии игумену Варнаве (Аверьянову) Николаем Козловым из г. Челябинска была подарена небольшая икона (бумажная литография, наклеенная на дерево; размер 14х17,5 см.): образ Божией Матери «Избавительница», на обратной стороне которой имеется надпись чернилами «Благословение Новостроющейся Святой Обители Фаворской Пустыни от НовоАфонской Симоно-Кананитской обители Архимандрит Иерон 1910 года Июля 10 дня Новый Афон».

Есть сведения, что в зиму 1918-1919 гг. братия Фаворской пустыни Осинского уезда Пермской губернии во главе с настоятелем и строителем обители архимандритом Ювеналием (Килиным) (1875-1958), отступая на восток, в период красного террора находилась в Далматовском Успенском монастыре. В дальнейшем архимандрит Ювеналий (Килин) 1 марта 1920 г. прибыл в Харбин, где 16 февраля 1935 г. был хиротонисан во епископа Синьцзянского (Китайский Туркестан), второго викария Русской Духовной миссии в Китае. В октябре 1945 г. он принят в лоно Русской Православной Церкви, став епископом Шанхайским. В январе 1947 г. прибыл на Родину и с 12 мая 1947 г. по 3 июня 1948 г. служил епископом Челябинским и Златоустовским. Вероятно, именно в то время икона Божией Матери «Избавительница» и оказалась на Урале.